Сегодня, 25 июля, депутат Кнессета Нир Орбах, председатель парламентской фракции партии «Ямина», посетил студию 7 канала, где в интервью главному редактору Узи Баруху рассказал о своих политических планах в текущей избирательной кампании.
«Я не стал бибистом», - уточняет он в начале разговора, после чего констатирует, что страна находится в эпицентре общественных процессов, и «помимо общего тумана, есть еще туман в «Ха-Ционут ха-Датит». Широкая общественность чувствует, что у неё нет политического дома, общественность не чувствует себя готовой голосовать за «Ликуд» и считает партию «Ха-Ционут ха-Датит», возглавляемую Смотричем и Бен-Гвиром слишком экстремистской. Общественность, которая была разочарована «Яминой» в прошлом году и ищет политический дом, и это то, к чему я стремлюсь прямо сейчас».
Далее Орбах подчеркнул, что говорит не о себе лично, а о том, что «на протяжении всего процесса, через который я прошел с премьер-министром [Нафтали Беннетом], приведшего к роспуску Кнессета и свержению правительства, а также о моем поведении на посту председателя Кнессета, я заботился о том, чтобы не говорить о своем политическом будущем ни с одной партией. Для меня было важно совершить акт идеологической ценности. Сторонникам религиозного сионизма нужен политический дом, которого у них нет, и вопрос в том, сможет ли его дать «Ямина» под руководством Айелет Шакед?».
Решение о прекращении деятельности в нынешней коалиции он определяет как своего рода процесс: «В первые месяцы я верил, что мы можем сделать что-то хорошее для общества, которое нас выбрало и на благо ценностей, во имя которых мы были избраны, – и мы сделали это. Поселение Авиатар было что-то, что мы думали, будет новым началом именно в этом правительстве. Мы также продвигались в этом процессе. Гражданская администрация провела исследование и мы доказали, что это – государственная земля. Были и другие достижения в пользу общественности – на уровне бюджетов и работы в комиссии по иностранным делам и обороне, но в какой-то момент я почувствовал, что имею дело больше с обороной и меньше с инициативами, и по мере продолжения это отражалось на ситуации. Я чувствовал, что правительство и коалиция идут в направлении опоры на антисионистски настроенных арабских депутатов Кнессета и понял, что с этим вопросом покончено».
О процессе, через который прошел Нафтали Беннет, Орбах сказал: «С самого начала мы вошли в сложное правительство. Нафтали начал всё больше и больше ориентироваться на более широкую публику, чем религиозная сионистская общественность, на основе которой мы вошли в Кнессет и в правительство. Мы дошли до ситуации, где я представил ему картину: мы – на скользкой дорожке. Я не хочу выйти из этого парламента и этого правительства с пятном, а полагаться на «Совместный список» – это пятно. Премьер-министр согласился со мной, но чем дольше продолжался процесс и голосования становились ежедневными, тем меньше он это чувствовал…»
«Факторы, которые я представлял ему на протяжении всего срока, привлекали внимание, но на уровне исполнения было не так», - указал он, подчеркивая, что не верит в то, что Беннет бросил религиозную сионистскую общественность: «Определенно, это не было специально», но «будучи премьер-министром в сложной коалиции его занесло туда, куда он и не думал заходить. Когда я увидел, что корабль коалиции дрейфует в места, которые становились все более и более проблематичными, я поднял флаг и действовал против него, чтобы добиться роспуска Кнессета и правительства».
О протестах у своего дома Орбах сказал: «Это – неприятно. Я не желаю этого ни одному избранному должностному лицу». Однако он отметил, что были и более «дружеские» протесты, когда раввины приходили учиться со своими учениками перед его домом, «но были и неприятные явления ругани и оскорблений членов семьи и персонала, который работал со мной, а также – соседей. Это было неприятно, но мы научились жить с этим. Я услышал эти голоса и решил, что я не могу оставаться общественным представителем без общественности. Общественность, которая избрала нас – не со мной».
На вопрос, не запоздал ли он с этим, Орбах ответил: «Я не колебался. Я распознал процесс. Мы хотели дать шанс. Когда Идит [Сильман] ушла, а у нас осталось 60 депутатов, я вступил в очень острый разговор с премьер-министром и выдвинул очень четкие требования, чтобы можно было его сохранить [на своём посту]. Требования в основном были выполнены, но было уже поздно. Дело дошло до слишком большой зависимости от арабских депутатов Кнессета, как мы видели в законе об Ие”Ша… Очень немногие люди могут связаться с премьер-министром, особенно если он является личным другом и сообщить ему, что «бизнес закончился». Я ему сказал, что не удивлю его, у нас близкие отношения и я хотел, чтобы он знал о каждом моём шаге. К сожалению, он взял другой политический курс и решил сделать сюрприз после того известного разговора в котором я сказал ему, что не буду голосовать и на следующей неделе я сделал это».
Ссылаясь на момент, когда он фактически объявил Беннету, что распускает правительство и фактически же увольняет его с поста премьер-министра, Орбах сказал, что имел на это право, потому что именно он поставил Беннета на пост премьер-министра, защищая коалицию и принимая на себя стрелы, направленные в неё, пока его компас ценностей не исчез.
«Здесь была очень сложная система. Мы должны поговорить об этом дважды. За последние две недели у нас не было никаких контактов. Он также решил, что уходит из политической системы и не появляется в средствах массовой информации, так что у нас тоже нет рабочих отношений…» - добавил он.
Наконец, отвечая на вопрос о том, ожидается ли возвращение Беннета в политику, Нир Орбах не поспешил делать прогнозы: «У меня нет мнения о его возвращении».